– Но остальные телефоны у вас остались? В мешочке?
– Да, только этот выбрался на волю. «Киндл» для нашего дела не опасен?
– Нет. Хотя с него тоже можно выходить в интернет, их пока не отслеживают.
Тоня заметила гарнитуру у меня в ухе и теперь с интересом наблюдала за мной. С интересом, но без удивления. Она же знала, чем я занимаюсь.
– Я свяжусь с тобой чуть позже, – сказал я Шанкару. Мы ведь по-английски говорили, этот водитель может теперь прислушиваться к разговору подозрительной личности. Вокруг, конечно, шумно, окошечко между нами маленькое, но все равно не стоит. Окошечко, кстати, можно и закрыть, что я теперь и сделал.
– Вас отключить пока от Питера?
– Да. – Не нужно, чтобы что-то отвлекало мое внимание от Тони. – А что с отцом?
– Он приходил с тем мобильным, номер которого он оставлял для вас. Ну, на который я ему звонил по вашей просьбе. Только микрофон отключил, вот сейчас опять включил.
– Хорошо, до связи.
– Все пишем, но можно не расшифровывать?
– Точно, спасибо.
– И какие у нас ближайшие планы? – спросила Тоня. Теперь, надеюсь, таксисту было не слышно, да и по-русски он вряд ли понимал.
– Поговорить. Вы мне скажете свое, я вам – свое. Только найдем спокойное место. Вы… Вам не нужно меня бояться.
– Я не боюсь. А у меня могут быть свои предложения?
– Я слушаю.
– У меня есть близкая подруга в Лондоне. Она сейчас у родителей в Уэльсе. Квартира пустая, ключ под ящиком с фуксией.
– Вариант, подумаем. Нам нужно сначала расстаться с этим водилой.
Какое-то время мы ехали молча. Тоня искоса посматривала на меня, я то и дело поворачивал голову в ее сторону. После каждого вопроса, который приходил мне в голову, я говорил себе: «Потом, не сейчас». Возможно, она делала то же самое.
Но нет.
– Вы хотите его выкрасть? – вдруг спросила Тоня.
Какая вероятность, что нас в случайном такси подслушивают? Ну, кроме Шанкара? Да еще и по-русски.
– Зачем мне его выкрадывать?
– Чтобы как-то привезти в Москву, допрашивать, потом не знаю, что.
Убийцей она меня больше не считает. Разумеется – Мохов же ей и про меня наверняка рассказал. Я покачал головой:
– Нет.
– Но вы же считаете его предателем.
– Уже нет. Пока нет, – уточнил я. – Мы успели перекинуться в машине парой слов.
– Вас папа никогда не сдаст. – Тоня повернулась и посмотрела мне в глаза.
– Он так сказал?
Тоня с подозрением посмотрела на меня.
– А кто вам сказал, что мы виделись?
– Вы сами сказали. Да и это логично. Вы зачем сюда приехали?
Тоня задумалась. Ход ее мысли был понятен: сообщение по мейлу, место, где они когда-то ели с отцом мороженое, разговор с Питером, гарнитура у меня в ухе.
– Вы следили за мной с самолета?
– Нет, от встречи с Питером, – сказал я. Наши дальнейшие отношения с Тоней предполагали отсутствие лжи и виляний с обеих сторон. Осборн тоже это понимает.
– Не важно, – сказала Тоня. – Но вам нечего беспокоиться. После того, что вы для папы сделали, сдать вас было бы последней низостью. А папа не такой.
Допустим, хотя это снимало с моей души огромную тяжесть. Ну а другие? Мои товарищи по несчастью?
– Но вы допускаете, что ему все же придется рассказать о том, что ему известно?
Деликатно я описал морально и уголовно осуждаемое действие?
– Я не знаю, – сказала Тоня, снова глядя мне в глаза. Искренне так сказала. Тоже понимает, что все мы переживаем сейчас момент истины. – И он не знает. Он в замешательстве, он как загнанный зверь.
Она вдруг снова раскрылась. Как тогда, в разговоре с Питером, когда сказала, что ужасно переживает за мать.
– Понятия не имею, какие у вас на то были причины, но все равно, – Тоня вдруг положила мне руку на запястье. – Без вас папе было бы не уйти. Спасибо вам.
– Не за что, я просто вернул долг. – Я задумался на секунду. – Если честно, я не знаю, почему я это сделал.
– Главное, что сделали. И еще…
Тоня легко сжала мое запястье.
– Простите меня за Москву.
Она отпустила мою руку и отвернулась.
8
Я попросил таксиста остановиться, не доезжая Трафальгарской площади. Я же помнил, где там стоят камеры. Водитель скажет, в какое время мы вышли, а дальше нас поведут по всему городу. Я открыл задвижку окошечка. На счетчике было около двадцати фунтов. Я протянул пятидесятифунтовую купюру.
– Сдачи не надо, – сказал я.
Водитель внимательно посмотрел на меня. Могу поспорить, я был его самым подозрительным клиентом за многие годы.
– Вы уверены, сэр?
Я его едва понял. Кокни. Еще один отличительный признак, вместе с полом и возрастом, лондонских таксистов.
– Мы же друг друга поняли? – сказал я.
Водитель оживился и перехватил банкноту. Я отметил две особенности его носа: красного цвета и весь изрытый крупными порами. А тут есть, на что посидеть в пабе не один вечер.
– Вы говорили по-польски? – спросил он, приникая к окошечку, как бы желая разговором поблагодарить меня за такую щедрость. Может, и не позвонит сразу в полицию.
– Да, по-польски.
Таксист важно кивнул, он был доволен собственной эрудицией. Потом он разразился длинной тирадой на родном языке, из которой я не понял ни слова. Я недоуменно повернулся к Тоне, которая все слышала. Проще всего было сделать вид, что ты все понял, кивнуть и выходить. И опять я был неправ!
– Он говорит, ну, насколько я его поняла, – стала переводить Тоня, – что вез вчера одного поляка. Он точно так же говорил по телефону. Он ехал на стадион «Челси».
Мы с Тоней переглянулись. Что, вот она, та невероятная случайность, которая позволяет раскрыть идеальное убийство? Да нет, так только в кино бывает.