Страстная неделя - Страница 47

Тоня сказала, что Мохов меня точно не сдаст. Это что-то меняет? Для меня очень многое. С большой степенью вероятности моей жизни теперь ничто не угрожает. Так что, я свободен? Возвращаемся в Нью-Йорк?

Я подумал еще и снова позвал Шанкара:

– Слушай, точно тебя не отловят, если ты позвонишь Объекту А?

– Какой вы недоверчивый! Я же говорил уже: фантомный номер.

– Тогда позвони ему и скажи вот что.

Я продиктовал ему словесный портрет киллера с гитарным футляром.

– У него по крайней мере двое сообщников. Молодая женщина среднего роста, волосы светлые, одета в черную кожаную куртку с закатанными рукавами и мужчина на мотоцикле. – Я напряг память. Вернее, попытался вернуть перед мысленным взором ту сцену. – Он весь был одет в черную кожу, как многие мотоциклисты. Шлем… И шлем черный, может быть, со вставками, с серыми. И, Шанкар, обязательно дождись реакции. Если ее не будет, спроси сам: что они собираются делать с этой информацией?

– А почему они должны мне ответить? Я ее в каком качестве передам?

Я усмехнулся:

– Хорошо, скажи, что звонишь от Гусмана.

– Да, я помню имя.

– От Майкла Гусмана. Перезвони мне сразу.

Я выпрямился в кресле. Взгляд мой сам собой съехал на открытую бутылку «Чивас-Ригал». Нет, не дождетесь!

Я прошел на кухню, открыл несколько шкафов, нашел пакетики с чаем. Потом выплеснул старую воду из чайника – не электрического, а какой ставят на плиту; я думал, такими уже никто не пользуется – и налил свежей. Плита была газовая, спички лежали рядом. Я почувствовал, что проголодался. Сейчас Тоня проснется, и нужно будет что-то придумать с едой.

– Пол! – раздался голос в гарнитуре.

– Есть такой. – Я втянулся в игры Шанкара.

– Объект А информацию принял и сказал, что ее будут проверять по всем каналам.

– Информацию проверять или искать людей?

– М-м. Он сказал, что передаст ее в полицию. Значит, людей искать.

– Это хорошо.

– Он еще хотел бы с вами встретиться.

– А вот это вряд ли.

– Передать это ему?

– Нет, не надо.

Вдруг что-то изменится? Хотя с Осборном в любой момент можно снова связаться.

– Что-нибудь еще?

– Нет, спасибо, Шанкар. До связи.

Вода в чайнике закипела. Я бросил в чашку пару пакетиков и залил их кипятком. Хорошо, будем считать, что себя я своим, казалось бы, безрассудным, даже самоубийственным поступком обезопасил. А все остальные? Все мои собратья по несчастью? Сотрудники, которые, как Лешка, сталкивались с Моховым по работе. Но в первую очередь коллеги-нелегалы и агенты Конторы. Сидит сейчас такой человек в своей квартире, возможно, в нескольких кварталах отсюда – с женой-англичанкой, двумя дочерьми, собакой, кошкой, попугаем, и никто из домочадцев и не догадывается, что он на самом деле русский шпион. Он уже тоже получил такое же сообщение от Эсквайра или другого своего куратора, сидит и кручинится. Или уже до Москвы добрался, но тоже, пока вопрос решается, сидит и горюет. И таких людей, может быть, десятки. Надежда у них только на Господа (но Он вряд ли с уважением относится к шпионским играм), на тех, кто в Конторе эту проблему пробует решить (это уже реальнее), и просто на счастливый случай.

Я посмотрел на часы. Тонино время практически истекло. И пора пойти что-либо съесть. Никогда я особенно от голода не страдаю, а сейчас все время к этой мысли возвращаюсь. Стресс! Я обычно его по-другому глушу, но в новых условиях организм требует обратить на него внимание хотя бы с помощью пищи.

Попросил бы меня Бородавочник разыскать перебежчика, если бы тот понятия не имел о моем существовании? Нет, не попросил бы. Для таких заданий другие люди нужны. Эсквайр даже в этой ситуации не хотел меня отпускать. Но вот я уже в деле. Да, себя я обезопасил. А на остальных плевать?

Тоня спала на боку, в позе зародыша. Не маленький такой зародыш, где-то метр семьдесят – она на невысоком каблуке была с меня ростом. Дышала она прерывисто, что-то тревожное ей снилось. Боюсь, действительность предстанет для нее не в виде царства гармонии и покоя, но ее время и вправду истекло.

– Тоня, – тихонько позвал я.

Она не услышала, даже не шевельнулась. Я сделал несколько шагов, чтобы прикоснуться к ее плечу – не за всякое же место можно тронуть незнакомую женщину.

Тоня проснулась и рывком села в постели. Она спала поверх покрывала, под шерстяным пледом в белую и синюю клетку. Сообразить, где она и с кем, заняло у нее несколько секунд.

– Сколько времени?

– Почти четыре, как договаривались.

– Это чай у вас?

– Да, я позволил себе.

– Можно?

Тоня протянула руку к моей чашке и сделала несколько жадных маленьких глотков. Чай был еще горячим.

Лицо у нее перекосилось.

– Голова раскалывается. Сколько я выпила?

– Немного. Но в вашем состоянии много и не надо.

Тоня вернула мне чашку и откинула плед.

– Мне сказали, что лучше всего еще чуть-чуть выпить.

Она села на краешек кровати, надела сапоги – она по московской погоде была в сапогах – и, уцепившись за меня, встала. Сразу два признака изменения отношений: отпила из моей чашки и вот теперь оперлась об меня. Я спустился вслед за нею в гостиную.

Тоня обнаружила на столике свой недопитый стакан с виски и, морщась, отпила.

– Что? – спросила она.

– Ничего. Вы становитесь на опасный путь. Говорю вам со знанием дела.

– Я помню, что я вам говорила перед тем, как лечь, – сказала она с привычной ироничной улыбкой, вытряхивая из пачки сигарету. – Надеюсь, вы не восприняли это всерьез?

– А как я должен был это воспринять? – Я забрал со столика спички и дал ей прикурить.